Ефрейтор Икс [СИ] - Сергей Лексутов

Большинство репортеров вдруг кинулись к выходу. Вероника поглядела им вслед, потом торопливо сказала:

— Павел Яковлевич, я хорошенько подготовлюсь к интервью с вами, а потом мы встретимся, и подробно поговорим о детективной и фантастической литературе… — и она упорхнула вслед за всеми.

— Н-да, работнички пера и топора… — проворчал Павел.

Выйдя на улицу, он поглядел на небо, по нему густо плыли облака, но солнце в промежутках пригревало неплохо, а потому вполне можно сходить на пляж, коли уж все равно недалеко от реки оказался. Вечерком, да после дождя, вода в реке особенно вкусная.

Идя по берегу к своему любимому месту, поймал себя на том, что в полголоса напевает:

— Снова туда, где море огней. Снова туда, с тоскою своей. Светит прожектор, фанфары гремят, публика ждет, будь смелей акробат. Со смертью играю, смел и дерзок мой трюк…

Черт! К чему бы это? — подумал он. Оно, конечно, и смел, и дерзок его трюк… Но эта ария мистера Икс с самой армии к нему не привязывалась. Это там он по пути на станцию вечно ее распевал, все два года.

Однажды замполит Комаревский был оперативным дежурным, и была весна, снег таял, солнышко пригревало. Замполит воспылал жаждой деятельности, то есть в целях борьбы с дедовщиной выгнал на улицу весь призыв Павла с лопатами, и приказал раскидать набухшие водой сугробы, которых за зиму наметало столько, что казарму скрывало вместе с крышей. Ее бы не заметало вровень с крышей, но вдоль фасада проходила асфальтированная дорожка, и рос ряд тополей. Дорожку следовало чистить всю зиму, вот этот снежный вал вкупе с тополями и создавали великолепную систему снегозадержания. К февралю к казарме со стороны станций уже ходили по траншее в три метра глубиной. Павел раскидывать сугробы не собирался, а преспокойно направился к станции. Замполит прохаживался по дорожке, сверкая на весеннем солнце хромовыми сапогами. Проходя мимо, Павел козырнул, как положено. Замполит тихо проговорил:

— Стоять, ефрейтор. Кру-угом. — Павел развернулся. — А вас что, не касается?

Павел пожал плечами и проговорил:

— Но ведь это свободной смене нечего делать, а у меня сегодня по плану регламентные работы на станции. На КП можете сами посмотреть…

Замполит задумчиво смерил его взглядом, наконец, сказал:

— Кру-угом. Бегом марш на станцию…

Павел развернулся, и не спеша, пошел дальше. Позади послышалось:

— Ефрейтор, ко мне… — Павел вернулся, недоуменно поглядел на замполита, а тот, уже подпустив металла в голос, скомандовал: — Кру-угом! Бегом марш на станцию!

Теперь до Павла дошло. Он развернулся, и опять не спеша, пошел по дорожке, но при этом вдруг запел арию мистера Икс. Замполит опять его вернул. И так повторялось раз десять, и каждый раз, поворачиваясь, и не спеша, удаляясь от замполита, Павел запевал арию. В конце концов, тот сдался, яростно плюнул, и проворчал:

— Ефрейтор Икс, бля…

С тех пор он иначе как "ефрейтором Икс" Павла и не называл.

Уже раздевшись на пляже, Павел вдруг спохватился, что, идя расправляться с Гонтарем, оставил и наган, и нож дома. Вот будет потеха, если его сейчас на бережку мочилы зажмут! Однако искупаться страсть как хотелось. Он чувствовал себя так, будто только что из выгребной ямы вылез. Плюнув на осторожность, вошел в воду и поплыл против течения. Вода, и правда, была замечательной.

Избушка насмешливо смотрела подслеповатым окошком. Вернее, это была не совсем избушка, скорее это было серьезное зимовье; изба пятистенка, с драночной крышей и чердаком. Лаз на чердак наверняка был из сеней, по таежному обычаю, потому как в таких таежных избах на чердаках обычно травы сушатся, и хранится всякое добро. Вокруг разливалось море цветущего кипрея. Видимо когда-то давно здесь прошел пожар, уперся в берег реки, и добрый кусок тайги в излучине выгорел дотла, а потом тайга по какой-то причине вновь не завоевала это место.

Гиря тихонько матерился сквозь зубы, и было от чего. Крыня спросил:

— А это та избушка?

— Та. Другой здесь нет.

— Выходит, кинул нас, твой вольнонаемный…

— Не мог он меня кинуть…

— Откуда тогда этот кент взялся? — Крыня цыкнул плевком сквозь зубы в сторону мужика, копошившегося между разноцветными ульями.

Гиря сорвал травинку, сунул в рот, задумчиво пожевал, сказал медленно:

— Может, он недавно привез сюда свои ящики?

— Какая разница? Что делать-то будем?

— Пушка и патроны наверняка на чердаке.

Хмырь, жмурясь на солнце, проворчал:

— Стал бы вольнонаемный рисковать за пять кусков…

— Не за пять, а за десять… — благодушно проговорил Гиря. — Да тот падальщик и за трешкой в пекло бы полез.

Хмырь протянул руку, сорвал с ближайшего стебля кипрея цветонос с цветами, распустившимися только на самой вершинке, сунул в рот, и принялся задумчиво жевать. Крыня разинув рот, наблюдал, как цветонос исчезает во рту Хмыря, наконец, не выдержал, спросил:

— Ты что, корова?

Хмырь медленно сглотнул разжеванные цветы, проговорил:

— Давай, Крыня, сразу договоримся: я те не блатной, и не авторитет, атамана ты передо мной не строй. Я вас из тайги выведу, и сразу разбежимся. Что значит "корова", на вашем блатном языке, я знаю. Так что, в случае чего, я тебе глотку перехвачу, ты и мявкнуть не успеешь…

Крыня уставился на него мертвым взглядом. Но Хмырь невозмутимо сорвал второй цветонос и тоже сунул его в рот. До Крыни моментально дошло: тут не зона, тут мир Хмыря, и Хмырь свободно может оставить их всех троих гнить в чертоломе.

Гиря выплюнул травинку, проговорил медленно:

— Вот что, Крыня, пока этот кент ковыряется в своих ящиках, проберись незаметно в избушку и возьми заначку.

— На таких пасеках обычно шавок полно, от медведей стеречь… — равнодушно обронил Хмырь.

— А тут что, медведи водятся? — испуганно спросил Крыня и завертел головой.

Хмырь ухмыльнулся, проговорил:

— Медведь тебя жрать ни за что не захочет, побоится медвежьей болезнью заболеть…

— Это какой еще болезнью?

— Поносом…

Крыня плюнул, стянул бушлат и проворно нырнул в траву. Гиря с беспокойством смотрел на качающиеся стебли, отмечающие движение Крыни. Но пасечник был так поглощен своим занятием, что даже ни разу не поднял головы. Кипрей стоял стеной прямо у крыльца избушки, так что Крыня лишь на миг мелькнул, и исчез в темном проеме двери.

Прошло минут десять. Пасечник накрыл крышей улей и пошел к избушке. Хмырь флегматично констатировал:

— Все, погорел…

— Отсидится… — протянул Гиря. — Пасечник долго не будет в избушке сидеть.